ПИТЕР ПРИ НЕВЕРНОМ СВЕТЕ
Здравствуй, незнакомый туляк, пермяк или верхнепышмяк. И пусть мы незнакомы, но кое-что я о тебе знаю: ты непоседлив, поэтому вместо того, чтобы держаться, наоборот пытаешься куда-нибудь сорваться. А еще ты ограничен в средствах, поэтому отдаешь предпочтение внутреннему туризму. Единственное, что остается для меня тайной, так это причины, по которым ты еще ни разу в жизни не добрался до Санкт-Петербурга. Но ведь все случается когда-нибудь впервые, правда? Вот и ты твердо решил посетить колыбель кадровой революции, а это значит, что собираешь любую информацию, которая может пригодиться.
Я тебя очень понимаю, потому что с информацией у нас становится с каждым годом все печальнее. Не то чтобы печалит количество, но удручает качество. Ты все еще смотришь телевизор? Тогда я ошибся, и тебе ни к чему покидать Верхнюю Пышму. В противном случае могу поделиться взглядом со стороны (наверняка не совпадающим со взглядами на свой город питерцев, чье мнение, безусловно, правильное, справедливое, корректное и вообще единственно верное, даром, что не единое). Принимать эту информацию к сведению или нет – твое личное дело. В любом случае прошу отнестись к моим словам максимально критично.
Начать, пожалуй, стоит с неочевидного вопроса: когда смотреть? Именно так: не что, а когда. Почему? Да потому, дружок, что смотреть в Питере можно почти всё. И куда бы ты ни пошел, а везде найдешь пусть не открыточную, но представляющую туристический интерес диковинку (да что там говорить, если даже коренные – кто додумался применять этот конный термин к живым людям?! – жители умудряются открывать для себя новые радости, спустя десятилетия жизни в нем). Так что любой твой выбор будет правильным, а всё посмотреть в любом случае не удастся. Значит, в первую очередь надо определиться, стоит ли тратить дневное время исключительно на музеи, или уделить музейным пробежкам небольшой кусок с утра, а остальное время бродить по улицам.
Что же, вот тебе, мой непоседливый друг, маленький кусочек недневного Санкт-Петербурга.
«Низкий сезон» имеет как свои очевидные плюсы (цены, туристическая плотность), так и минусы: время года не позволяет любоваться зеленью, цветочками и бабочками, а кроме этого… Но это же является с другой стороны и плюсом, если иметь ввиду распространенный литературный штамп о мрачности «Санкт-Петербурга Достоевского». Конец марта – самое время для нуара и «души опустошенности». Особенно хорошо для этого подходит Марсово поле. Ночью оно выглядит пустынно и даже чуточку жутковато. Ну, как, скажем, как… как кладбище! Если ты, драгоценный верхнепышмяк, полагаешь, что торжественный характер этой территории разбудит в груди высокие чувства и заставит вспомнить, что комплекс создавался в память о жертвах Февральской революции и должен был называться «Героям-борцам за свободу России, павшим жертвою в этой борьбе» (что звучит очень актуально и по сей день), то это ты зря. Лучше вспомни о том, что до революции этот пустырь назывался «Петербургской Сахарой» из-за постоянной пыли, поднимаемой солдатскими сапогами. Песок так никуда и не делся. Здесь нет ни асфальта, ни плитки, поэтому в мокрую погоду Марсово поле чавкает под ногами, а в сухую норовит забить носоглотку пылью. Днем Марсово поле смотрится просторно и покойно, но вот ночью возникает ощущение неуместности подобного комплекса. А некоторые виды и вовсе просятся в фильмы ужасов, ну, в крайнем случае – в картину к Бёртону.
В определенной степени мрачноватые ассоциации продиктованы не самой изощренной и богатой иллюминацией. Поговорим о сравнениях? Любимое сравнение в стране после Виндоуз/Линукс и Никон/Кэнон – это Москва/Питер. И будучи в Санкт-Петербурге тебе, неутомимый туляк, от этих сравнений никуда не деться хотя бы в силу того, что в Москве ты точно успел побывать (иначе как ты попал в Питер?). Временно оставь в покое пресловутые булки и поребрики. Сейчас ночь, время иллюминации. После Москвы городское освещение Санкт-Петербурга кажется несколько провинциальным. И это не упрек, а констатация финансового состояния второго по величине мегаполиса страны или же наоборот доказательство рачительности его «хозяев». Питерское световое оформление скуповато-строгое, порой доходящее до аскетизма, в исключительных случаях вдруг выпрыгивает из штанов и заряжает одинокую джигу. Достаточно посмотреть на Троицкий мост и телевизионную башню. Вот их-то по чьей-то прихоти разукрасили во все цвета радуги, плавно сменяющие друг друга. «Плавно» – это, конечно, полная глупость ради красного словца, потому что скорость мерцания совершенно непредсказуема. Периодически лампы начинают моргать в предапоплексическом темпе, словно бы подрабатывают светомузыкой на танце имени безгрешного товарища Витта.
В остальном освещение ровное и бесхитростное. Порой это выглядит уныло, порой – вполне уместно. Но чаще всего, наверное, предполагаемое просто не доводится до логического завершения, как это произошло с Храмом великомученика и целителя Пантелеимона. При его красноватой окраске ничего особенного добавлять и не надо, достаточно просто осветить. Оно так почти и получилось, вот только купол колокольни забыли, и он пропал в тени, как в Бермудском треугольнике. Сгинул, топливо истратив, как сказал поэт. Так что лучше смотреть на этого симпатичного, но не слишком оригинального представителя позднего ампира при дневном освещении.
Да и в Летнем саду, если честно, после заката делать нечего, особенно в конце марта. Но здесь, любопытный пермяк, тебе волноваться не о чем, потому что даже при желании попасть туда не получится: скульптуры тщательно запакованы на зиму, ворота не менее тщательно закрыты. И только решетка (которую некоторые горячие умы даже относили к чудесам мира) отражает свет ночных фонарей.
Зато Лебяжья канавка… Эта траншея, прорытая 300 лет назад, днем похожа на дренажную канаву вдоль железнодорожного полотна. Говорят, что романтическое название связано с двумя прудами, в которых разводили лебедей, но где те пруды? Их давно засыпали, а лебедям свернули шеи. Осталась только 648-метровая канавка. Зато ночью, да еще в марте, ее темная вода приковывает взгляд. Такое впечатление, что она скрывает глубину, таящую в себе царство Аида. Бред, конечно, но что-то в этом есть.
А вот Флажная башня выглядит ночью не только эффектно, но и таинственно, как часовой, собирающийся сбегать за водкой в соседнюю деревню и высматривающий, не идет ли начальник караула. Флажная башня (построена фельдмаршалом Минихом, имя запоротого до смерти архитектора история не сохранила) стала чуть ли не самым главным объектом Петропавловской крепости с тех пор, как на нее возложили ответственность каждое утро поднимать государев флаг. Если быть педантом, то на флагштоке построенной в 1733 году башни каждое утро взмывал крепостной флаг, а царский штандарт поднимали только во время праздников и в дни посещения царем-батюшкой крепости. Но разве стоит упоминать такие мелочи, если по непонятным причинам в 1917 году флаг перестали поднимать вообще? И так было лет восемьдесят! Восемьдесят лет Петропавловка каким-то образом обходилась без поднятого одновременно с зарей флага. Кажется, Собчак подхватил принесенную к нему по коридорам мэрии идею, что пора бы возродить традицию. И флаг снова начали поднимать, а с закатом опускать. Понимаете, к чему идет речь? По ночам никакого флага со дня основания башни на флагштоке не было. И только мудрый нынешний царь сообразил, что поднимать-опускать флаг должен человек. А ведь ему надо рано утром вставать? А потом поздно вечером опять приезжать на работу? А за всё за это полагается двойная оплата труда? Непорядок! С тех пор в целях экономии флаг висит круглосуточно, и опускают его только для замены.
И уж кто выигрывает целиком и полностью от ночного освещения – это памятники. Разве днем кто-нибудь обратит внимание на выпученные глаза Николая нашего Васильевича?
Или на взъерошенные волосы Пржевальского, ставшего удивительным образом похожего на Сталина, мучающегося запором.
Моя излюбленная тема – фонари, есть такая слабость. И ночь – не самое лучшее время для них, т.к. после определенного часа (В Питере тоже с 23-00 или в целях экономии раньше? Я как-то не отследил.) значительная часть фонарей гаснет и служит на фотографиях только силуэтным декором, а не героями сюжета.
Самая светлая улица города – улица Зодчего Росси: она освещена целиком и полностью, оба дома. А еще там широкие тротуары, на которых почти не паркуются автомобилисты. Тротуары в Питере – это отдельный и увлекательный номер программы, но о них еще успеем поговорить, сейчас же нас интересует иллюминация. 215-метровая улица Зодчего Росси убеждает в том, что нет ничего невозможного, если вдруг кому-то захотелось сказать: «Да будет свет!» Жаль, что видят это только немногочисленные заблудившиеся лапти (вроде нас).
Только вот, мой непоседливый верхнепышмяк, даже не думай, что саркастическая ухмылка – это естественная и единственная реакция на тему сочинения. Черта с два, балтийцы не сдаются! Питер не был бы Питером, если бы смирился с ролью лузера. Он регулярно подкидывает восхитительные пряники и удовлетворенно улыбается, уткнувшись мордой в прохладный гранит набережных.
На площади Островского, прямо под боком у Александрийского театра, словно выскочившая из торта танцовщица, застыл Дом Басина. Весь в кремовых розочках и розовый от смущения, дикий представитель русского стиля в окружении чопорных зданий классического ансамбля. Архитектор Николай Басин, пользуясь авторитетом и положением (в 29 лет он стал академиком, но грандиозных проектов к тому времени за душой не имел, обойдясь в академии представлением проекта богатой гостиной), выпендрился, отстроив в центре Санкт-Петербурга откровенный неформат. То ли из-за петухов на фасаде здания, то ли из-за большого количества деталей и украшений здание получило прозвище «Петушиный дом». Или все дело в том, что живет в нем преимущественно творческая элита? Так или иначе, но дом настолько понравился автору, что он сам и стал его первым владельцем. Впоследствии архитектор еще немало порезвился на просторах Питера, а вот закончил… Здесь, мой любопытный пермяк, следовало бы поставить слово «плохо», но обстоятельства смерти Николая Петровича покрыты мраком, как говорится, неизвестности. Во всех источниках годы его жизни отмечены двумя датами: 1845-1917. Проблема в том, что точная дата смерти, как и обстоятельства кончины не известны никому. Указывается лишь то, что до 1917 года он определенно дожил, а потом его поглотила гнилая воронка революции. Или не поглотила. В любом случае вероятность того, что он дожил до сегодняшних дней и скрывается под чужим именем, крайне невысока.
Иногда недостаток освещенности помогает легкости восприятия, вот и Кресты ночью выглядят не так мрачно, как днем, пусть это и может показаться парадоксом.
Но не ночью единой, как известно, жив Санкт-Петербург. Наверняка тебе, мой просвещенный туляк, известно не менее десятка шуток про питерскую погоду (или, если угодно, климат), но факт остается фактом: утренними туманами здесь никого не удивишь. И вот в этой серости, скрывающей начисто небо и сглаживающей не только краски, но и потеки грязи, Питер выглядит романтично и притягательно.
Наверное, главное достоинство Санкт-Петербурга – это то, что он сумел сохранить архитектурную целостность, не взирая на многочисленные посягательства. Москва сдалась практически без боя, а он выстоял. Именно поэтому к нему относятся с особой симпатией, именно поэтому у города есть собственное лицо, не превратившееся в маску Фантомаса. Все дело в целостности архитектуры, выглядящей сурово, но благородно. Архитектура делает Санкт-Петербург городом близким к Европе и диктует не только облик, но и нрав.
Утренний туман скрадывает суровость, подчеркивая благородство. Строгановский дворец представляется неплохим подтверждением этому спорному тезису.
Рано утром, пока улицы не наполнились людьми, Петербург надевает парик, камзол, ботфорты с пряжками и лениво прохаживается вдоль каналов. Если убрать запаркованные во всех доступных, малодоступных и вовсе недоступных местах автомобили, то легко представить себя не рядом с РГПУ им. Герцена, а около Воспитательного дома, а то и вовсе у дворца Разумовского. И кареты по набережной Мойки. Без двигателей внутреннего сгорания.
Даже Невский еще толком не проснулся. Так что если ты, мой продрогший пермяк, желаешь спокойно прогуляться по Невскому проспекту, не протискиваясь и не пристраиваясь к шагу впереди идущих, то выбор у тебя один – туманное утро.
Туман – сам себе иллюминация. Он создает эффекты, декорации и мистификации. Он набирает к себе в труппу самых известных актеров и разыгрывает сцены по своим собственным сценариям. В его распоряжении весь Питер – сонный и неповоротливый, свежий и бодрый, неряшливый и франтоватый. Туман играет с городом, а город радостно участвует в спектакле. Спас на Крови согласно кивает куполами.
Извини, друг, но я, пожалуй, не стану тебе советовать, когда смотреть Санкт-Петербург, потому что точного ответа на этот вопрос у меня нет. Наверное, здесь напрашивается односложность «всегда», но в силу своей зубодробящей банальности и очевидности, она не выглядит симпатичным решением.
Поэтому сам выбирай, что тебе милее: Мойка утром
или Нева ночью. А я с твоего позволения переключусь на день.
Comments