КАК Я СТАЛ БОГОМ
Тьма поглотила этот мир и холодным металлом сверкнул частокол зубов…
Нет, сначала было совсем не так. Кто-нибудь сможет сказать, с какого именно момента начинается предвкушение восторга? А вспомнить, что есть само по себе это самое чувство, которое мы привыкли называть «безумным восторгом»? Я помню различные кратковременные моменты жизни, которые можно охарактеризовать такими словами, помню, что телевизор был черно-белый, а тахта – бордовая. Помню движения, крик, могу описать множество деталей, но от самого чувства не осталось ничего, кроме «было здорово» – не помню, как именно это было, но точно знаю, что офигительно хорошо. А когда это чувство начало появляться, тоже не могу сказать, как зачастую нам сложно сказать, в какую секунду началась болезнь, свалившая тебя в постель на неделю. Могу только сказать, что когда я посмотрел на последний аттракцион, то не могло быть никакой речи о предвкушении. Если я что и предвкушал, глядя на этот амбар-склад с картонным «гибсонищем» над входом, то невыразимую скуку и разочарование. Время было к ужину и в голове отчетливо прозвучал строгий голос, похожий интонациями на безапелляционный скрежет нашей институтской партсекретарши: «Большой План необходимо закрыть богатым ужином, а не дешевой развлекухой. На выход, товарищ!» Заканчивался последний день Большого Плана, а завтра утром – в полёт.
Почему я всё равно потащился в этот ангар? Наверное, виной тому музыка и моё природное занудство, требующее заполнить последнюю графу в анкете о прохождении развлекательной программы. Или привычка, впитавшаяся в кровь с первыми школьными политинформациями: никогда не слушать «партейных», потому что они всегда врут. В общем, я зашел внутрь. И сразу понял, что зашел не зря: даже если катание окажется беспонтовым, хватит и предварительного ожидания в окружении сокровищ и чудес. Внутри сарая оказался рок-н-ролльный рай.
Чего организаторам стоило собрать внутри небольшой музей рок-музыки, достоверно не известно, но всю эту требуху можно весьма жирно продать с аукциона. Примерно так же рассуждал Шура Балаганов, когда потянул сумочку с черепаховой пудреницей. Дело же совершенно не в деньгах. Может быть, предвкушение началось уже тогда, когда я разглядывал пятиструнный Gibson Thunderbird (или просто T-bird) Саймона Гэллапа, басиста THE CURE? Вряд ли. Гитара эта была самому Саймону побоку и большой роли в музыке великой группы не сыграла по простой причине: слишком много струн. Гэллап умел играть на многострунном басе (пользовал и 6-струнный Fender), но всегда предпочитал четыре струны, потому что на них играть можно куда быстрее. Ну, это Саймон так считал. Потому и сдал гитару французам без особенного сожаления.
Да и дальше просмотр достопримечательностей никак не проецировался на предстоящую поездку. Больше того, я просто забыл о ней, и это было вполне объяснимо. Вот, например, за стеклом стоит самая металлическая из лиричных и самая лиричная из металлических гитар в истории рок-музыки (кстати, стоит подобная игрушка почти шесть килобаксов, что само по себе внушает уважение). Это тот самый усовершенствованный Gibson Les Paul Custom 1968, который Кирк Хэммет приобрел в 1989 году для записи прочувствованных медляков (если, конечно, так можно называть весьма относительно медленные песни из репертуара METALLICA). Именно этому черно-золотому чуду обязаны фанаты «Метлы» за тот неповторимо проникновенный лязг, который сопровождал на концертах все «балладные» номера, начиная с ветхозаветной «Fade To Black» и заканчивая вызывающей обязательный приступ желчи «Dirty Window». Если, конечно, понимать правильно: что для METALLICA – баллада, то для немца из SCORPIONS – death. Это была уже вторая гитара Кирка, которая встретилась мне во время исполнения Большого Плана.
Помимо гитар по стенам развешаны плакаты, золотые диски, аккуратно выложены барабанные пластики (разумеется, от самых скупердяйских банд типа RADIOHEAD или U2) и даже концертные костюмы. Впрочем, почему «даже»? Таких костюмов «от версаче» в гардеробе Элтона Джона больше, чем блох на загривке подвального котенка. С другой стороны: от этого костюм не становится менее любопытным предметом для изучения.
Еще один представитель семейства Gibson являл собой акустическую секцию. Роджер Ходжсон из SUPERTRAMP пожаловал для паломников к Микки Маусу дешманскую Epiphone (Gibson купили компанию Epiphone в 1950 году), которую кастомизировали специально под запросы «звезды», чтобы не путать с серийным ширпотребом за 270$. Легенда вокруг этой гитары начала рождаться благодаря самому Роджеру, который написал на деке название хита, открывающего пятый альбом английской рок-банды – «Give a Little Bit». Мол, именно эта гитара имеет непосредственное отношение… Чушь, конечно же. Мало того, что записана песня была (и исполнялась в составе SUPERTRAMP) на 12-струнной гитаре, так ведь и после распада группы Роджер предпочитал для исполнения этого сельского боевика использовать более дорогие модели акустических гитар (типа Guild F50). Возможно, Роджер просто прикололся и использовал эту фразу в буквальном смысле.
На следующем шаге меня стопорнуло так крепко, что стоящие сзади чуть ли не на колени начали падать с просьбой продолжить движение к аттракциону. Аттракцион? Какой аттракцион?! Меня окружали слепые люди, ибо только слепой мог не понять, что за гитара находится перед ним. Да, разумеется, Gibson SG (ранее – Les Paul, 1961) приглянулся многим рок-легендам конца 60-х – начала 70-х. Эти средневековые формы пришлись по душе Джорджу Харрисону и Нодди Холдеру, Тони Айомми и даже Ангусу нашему неукротимому Янгу. Верно, всё так. Но вот этот коричневый цвет, идеально подходящий для заборов и летних туалетов, мог выбрать только Робби Кригер. В целом, подобное отношение к себе на фоне Короля-Ящерицы вполне укладывалось в визуальную концепцию THE DOORS. Я вздохнул и двинул дальше. Предвкушение не возникало.
Как бы кто ни относился к группе KISS и их невиданным маркетинговым талантам, но в скупердяйстве и жлобстве их трудно обвинить. Наверное, Джин с Полом еще на стадии подготовки бизнес-проекта несозданной группы решили, что не оскудеет (стало быть, богата) рука дающего. И на протяжении всей своей золотой (а по краям – платиновой) карьеры были весьма щедры на показательные акты и акции. Вот и для Парка развлечений Стенли из всей своей могучей коллекции гитар выбрал не какую-то там завалящую ритмотёрку, а Epiphone 1959 года, повторяющий Les Paul начальной модели, прозванной Goldtop (такой же Epiphone есть и у Джо Бонамассы). Пора уже вспомнить парой слов этого самого Леса (и вместе с тем – Пола), елы-палы.
На самом деле он вовсе не Лес, а Лестер. Да и не Пол к тому же, а Полфусс. Угораздило же паренька родиться Лестером Полфуссом, не удивительно, что он без колебаний уполовинил свое имя. Правда, предварительно ему пришлось стать музыкантом. Музыкант из Лестера получился не великий, но зато изобретательный, в прямом смысле этого слова. И он боготворил гитару. Гитару, в принципе, никто и до него не обижал, но с приходом в Америку джаза голубушке пришлось адаптироваться к современным течениям, поскольку она обладала ангельским, но весьма тихим голоском, который начисто терялся в заливистом реве всяческих диксилендов, когда сорок тромбонистов-бурбонистов начинали наяривать тутти. Придуманный в 20-х годах звукосниматель, позволяющий как угодно громко вываливать гитарные переливы, допиливался десять лет, пока в 1931-м Адольф Рикенбекер сотоварищи не представили на музыкальный рынок первую (и столь долгожданную!) электрическую гитару. В силу своей неповоротливости они быстро уступили пальму первенства Гибсону, который почти двадцать лет безраздельно царствовал в сегменте электрогитар. Тут-то и появляется на арене цирка наш старина Лес Пол, предложивший в 1941 году своё видение, сделав корпус гитары из цельного куска дерева. Понятное дело, что глубину деки для электрогитар максимально уменьшали, но чтобы просто доска – это была революция в индустрии. И знаете, что сделали в фирме Gibson? Они посмеялись над Человеком, Сократившим Свое Имя! Ему говорили: «Вали на ранчо, деревенщина, гонять быков своей гитарой!» Лес продолжал убеждать зажравшихся баранов, что это будет прорыв и рывок, но всё, чего смог добиться – прозвища «Парень с палкой». Так его называли еще какое-то время, пока совсем не вычеркнули из корпоративной памяти.
Вспомнить Леса пришлось через десять лет. В 1938 году некий Лео Фендер в городе Фуллертон, Калифорния основал фирму по ремонту электроники. Через несколько лет он перешел к производству музыкальной аппаратуры и инструментов. Лео делал усилители и гавайские гитары (это такие здоровенные блестящие жестянки), но мечтал совсем о другом. В 1949 году Лео начал делать свою первую электрогитару без резонирующей деки. Результат его усилий с ошеломительным успехом увидел свет в 1950 году – это был Esquire. Да, название не задалось, прямо скажем, так как было уже занято фирмой Gretsch для своей легендарной модели барабанов, поэтому в 1951 году Фендер ставит на гитару второй звукосниматель и называет её Broadcaster (впоследствии переименованный в более привычный нам Telecaster). И всё. Это уже относится к жалким попыткам Gibson заставить музыкантов смотреть в свою сторону. Надо было что-то срочно делать, а времени на раскачку у стремительно теряющего доходы гитарного гиганта не было. Своя гитара нужна была прямо сейчас. Нужен был прорыв. И рывок. «Погодите-ка, – произнес один из топ-менеджеров, выйдя изрядно ощипанным из кабинета Самого. – Прорыв, говорите? Рывок?» Слова показались ему странно знакомыми (нет, он не был русским парнем из будущего). И вот уже по телефонным проводам несётся: «Помнишь, ходил у нас по коридорам Парень С Палкой? Да не с палкой, а С Палкой!! Ага, вспомнил?! У него есть уже готовое решение нашей проблемы. Давай его сюда, живо. Обещай, что угодно, хоть фирму его именем назвать, только пусть он подпишет контракт на работу с нами». Фирму переименовывать не стали, но предложили извлеченному из сундука с надписью «Забвение» музыканту проценты с будущих продаж и его имя на электрогитарах. Правда, название Les Paul осталось только у одной модели, (про SG – чуть выше), но и этого вполне достаточно для Человека Сократившего И Увековечившего Свое Имя.
Полагаю, что предвкушение началось с того самого «гибсона», который выставили непосредственные «виновники» аттракциона «Rock'n'Roller Coaster avec Aerosmith». AEROSMITH подогнали еще один экземпляр от Epiphone, но рассматривать его уже практически нет времени, потому что находится гитара в непосредственной близости от студии звукозаписи, в которой устроили непонятную возню Стивен и его соратники. Да, именно здесь я вдруг начал догадываться, что все увиденное – только лишь прелюдия. Возможно.
Наконец-то «звезды» нас заметили и тут же стали наперебой приветствовать и всячески привлекать наше внимание. Они хоть и ненастоящие, то есть настоящие, но на видео записанные, все равно дураки какие-то: мы сюда не сингл записывать пришли, а кататься. Стивен въехал в тему первым и начал нам рассказывать, какой у клиента должен быть рост, вес, глаз и обхват груди, что делать можно, а что нельзя, отдельно предупредил, чтобы во время аттракциона мы не вздумали пыхать, долбиться или закидываться. А под конец своего эмоционального выступления мистер Тайлер показал траекторию, по который нас повезут в санях. Траектория почему-то обрывалась мертвой петлей, с которой салазки отправлялись – в соответствии с нелепой теорией господина Ньютона – куда-то вниз, в пропасть.
Хмыкнув что-то типа «ну-ну» и цыкнув зубом, я прошел на стартовую площадку. Меня, конечно же, усадили на переднее сиденье первого вагона (статус «сингл» делает свое дело). Проверили крепление. Я был готов. Это мне так казалось. Через несколько секунд выяснилось, что готов я не был. Свет погас. Вокруг сгустилась кромешная тьма, и наступила тишина, в которой я услышал позади себя торопливое биение сердца какой-то трусоватой девчушки.
Б-А-А-А-А-М!!!!
Что произошло раньше, я не понял, но мне показалось, что сначала звуковая волна вступительными аккордами «Love In Elevator» разорвала мне голову, сразу же следом стробоскопы выжгли дотла сетчатку глаз, а уже потом мои внутренности размазало по спинке сидения. Дикий визг гитар, Тайлера и девчушки, сидевшей где-то позади, был поддержан моим сорвавшимся в бездну нечленораздельным воплем, являющим собой нечто среднее между «Е-Б-А-А-А!» и «Р-О-К-Н-Р-О-О-О!». А что вы хотели, когда без предупреждения ваша тележка срывается в неопределённость и тьму с ускорением 5g? Когда до скорости 57 mph (91,73 км/ч) тележка разгоняется за 2.8 секунды. Когда перепад высот во время полета составляет 25 метров (высота восьмиэтажника). Когда вокруг видно только сверкание металлических конструкций и никаких ориентиров для бедного вестибулярного аппарата. Тьма поглотила этот мир и холодным металлом сверкнул частокол зубов, между которыми проносился наш маленький хрупкий поезд. Я не видел ничего, кроме этого сверкания, не слышал ничего, кроме AEROSMITH (не слышал даже собственного крика) и чувствовал, что начал какую-то новую жизнь, в которой нет ни человечества, ни земли, ни Вселенной, ни Бога, ни Сатаны. Я сам стал Вселенной, накручивающей на себя мириады звезд и жонглирующей черными дырами. Я сам стал звуком, не имеющим источника. Я стал Дьяволом. Я стал Богом. И я заплакал, когда через 70 секунд всё это закончилось.
Уолт Дисней и его воспитанник Микки смотрели на меня со смехом: «Хочешь еще? Так иди, прокатись!» И я прокатился еще раз. И если бы меня привели сюда за руку родители (когда я дорос бы до 120 сантиметров), то попросился бы еще последний-распоследний разочек. Но самостоятельному степенному мужчине не к лицу такое поведение, поэтому – аллилуйя, мистер Тайлер! – я пошел на выход.
После завершения развлекательной части пришло время шопинга, но знаете, что я вам скажу? Шопиться в помещении, больше похожем на авиационный ангар, в котором вырастили Мультляндию, совершенно невозможно, потому что смотришь не на товары, а на оформление.
А завернуть в синематограф, чтобы посмотреть фильмец про местных мультляндцев – это вообще обязательно. Потом так выходишь, а до сих пор ничего не купил, даже магнитик на холодильник.
Вот теперь уже точно пора, чтобы не остаться голодным, прощаться с мультипликационным раем. Увидимся на экранах.
Оставив за спиной оба парка и выкатив на площадь, оказываешься подобно витязю на распутье: налево пойдешь – голодным уедешь, направо пойдешь – экспенс найдешь, прямо пойдешь – время потеряешь. При таком скудном выборе остается только одно: двигать направо.
Фонари одобрительно вздымают плафоны вверх: правильной дорогой идешь, товарищ!
А угодливый Микки Маус пластается в пригласительном жесте: «Мильпардон, мусье, бьенвеню, бон аппетит!»
И наша программа удовольствий заканчивается не самой дешевой, но исключительно вкусной пищей и долгожданным (что понимаешь только в этот момент) расслаблением. Незабываемый день прокручивается перед глазами. Вы хотите сказать, что вычеркнутый мной из Большого Плана «открыточный» Париж с его башнями, полями и музеями способен подарить нечто куда более престижное? Возможно. И когда-нибудь это стоит проверить. Но пока…
Пока же я просто счастлив. Подобно той девочке, которая верит, что здесь всё по-настоящему.
Comments